6 Виктор Берковский Ах музыкант мой, музыкант АХ МУЗЫКАНТ МОЙ, МУЗЫКАНТ Стихи Б. Окуджавы Круглы у радости глаза и велики у страха, и пять морщинок на челе от празднеств и обид... Но вышел тихий дирижёр, но заиграли Баха, и всё затихло, улеглось и обрело свой вид. Всё стало на свои места, едва сыграли Баха... Когда бы не было надежд -- на чёрта белый свет? К чему вино, кино, пшено, квитанции Госстраха и вам -- ботинки первый сорт, которым сносу нет? "Не всё ль равно: какой земли касаются подошвы? Не всё ль равно: какой улов из волн несёт рыбак? Не всё ль равно: вернёшься цел или в бою падёшь ты, и руку кто подаст в беде -- товарищ или враг?.." О, чтобы было всё не так, чтоб всё иначе было, наверно, именно затем, наверно, потому играет будничный оркестр привычно и вполсилы, а мы так трудно и легко всё тянемся к нему. Ах, музыкант мой, музыкант, играешь, да не знаешь, что нет печальных и больных, и виноватых нет, когда в прокуренных руках так просто ты сжимаешь, ах, музыкант мой, музыкант, черешневый кларнет! Ах, музыкант мой, музыкант, черешневый кларнет... ПАМЯТИ ФРАНСУА РАБЛЕ Стихи Ю. Мориц Чудесно рухнуть на опушку! Спиной -- в тюфяк, щекой -- в подушку, И нежной ленью овладеть Не по верхам, а в совершенстве, Чтобы в растительном блаженстве -- Как шмель над клевером, гудеть! В раю не держат изваяний! Он -- для купаний, для валяний И для других счастливых дел! И не повальное жеманство, А здравый дух раблезианства Там населеньем овладел. На лучший мир не уповая, Цветёт культура смеховая -- Комедианство, анекдот, Пьерро танцует в балагане На барабане, гол, как в бане, -- И развлекает свой народ. Благословенна передышка, Когда хохочешь, как мартышка, Над роком, смертью и судьбой, Над женщиной и над мужчиной! Проверка вольностью бесчинной -- Осталась ли душа с тобой! Когда смешное хлещет в уши, Само бессмертье хлещет в души, Как виноградное вино, И в передышке всё забыто: Короткий век, угрюмство быта, И все трагичное -- смешно! Легко вернёшься в муравейник, Согреешь на плите кофейник, На ужин зелень пожуёшь. Равно простейшим и приматам, Ты насладишься ароматом Того, что длишься и живёшь! Благословенна передышка, Когда хохочешь, как мартышка, Над роком, смертью и судьбой, Над женщиной и над мужчиной! Проверка вольностью бесчинной -- Осталась ли душа с тобой! СТАРЫЙ ЦИРК Стихи Д. Самойлова Бим-бом, бим-бом, бим-бом... Фонари погасли под шатром. Разошлись зеваки. А потом В клетках звери тощие грустят, Вечный рупь канючит акробат. В номерах циркачка с циркачом Хлещут чай, болтая ни о чем. Фокусник Петров (Али-Баба) В пух продулся -- значит, не судьба. С кавалером, помня про канат, Пьёт канатоходка лимонад. Думает в постели казначей, Как бы облапошить циркачей. А под мокрым тентом шапито Слышен чей-то слабый шёпот. То Ангел цирка с детской головой Бродит над ареной цирковой. Бим-бом, бим-бом, бим... Бом увел жену у Бима. Ненавидит Бома Бим. Как она была любима! Он недавно был любим... На манеже град пощёчин Отпускает Биму Бом. Их союз казался прочен, А теперь столкнулись лбом. На манеже град пощёчин Отпускает Бому Бим... Почему-то мы хохочем И над тем и над другим. Бим-бом, бим-бом, бим-бом... ШУБЕРТ ФРАНЦ Стихи Д. Самойлова Шуберт Франц не сочиняет, Шуберт Франц не сочиняет: Запоётся -- запоёт. Он себя не подчиняет, Он себя не продает. Не кричит о нём газета, И молчит о нём печать. Жалко Шуберту, что это Тоже может огорчать. Знает Франц, что он кургузый И развязности лишён, И, наверно, рядом с музой Он немножечко смешон. Шуберт Франц не сочиняет, Шуберт Франц не сочиняет: Запоётся -- запоёт. Он себя не подчиняет, Он себя не продает. Жаль, что дорог каждый талер, Жаль, что дома неуют. Впрочем -- это всё детали, Жаль, что песен не поют!.. Но печали неуместны, И тоска не для него! Был бы голос! Ну а песни -- Запоются! Ничего! КИНЕМАТОГРАФ Стихи Ю. Левитанского Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет. А потом на крышах солнце, а на стенах ещё нет. А потом в стене внезапно загорается окно. Возникает звук рояля. Начинается кино. И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной. Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной! Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса заставляет меня плакать и смеяться два часа, быть участником событий, пить, любить, идти на дно... Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино! Кем написан был сценарий? Что за странный фантазёр этот равно гениальный и безумный режиссёр? Как свободно он монтирует различные куски ликованья и отчаянья, веселья и тоски! А потом придут оттенки, а потом полутона, то уменье, та свобода, что лишь зрелостью дана. А потом и эта зрелость тоже станет в некий час детством, первыми шагами тех, что будут после нас жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно... Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино! Но в великой этой драме я со всеми наравне тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне. Даже если где-то с краю перед камерой стою, даже тем, что не играю, я играю роль свою. Всё проходит в этом мире, снег сменяется дождём, всё проходит, всё проходит, мы пришли, и мы уйдем. Всё приходит и уходит в никуда из ничего. Всё проходит, но бесследно не проходит ничего, потому что в этой драме, будь ты шут или король, дважды роли не играют, только раз играют роль. И над собственною ролью плачу я и хохочу, по возможности достойно доиграть свое хочу, -- ведь не мелкою монетой -- жизнью собственной плачу и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу. О, как трудно, как прекрасно пить, любить, идти на дно... Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино! ЧЕЛОВЕК, СТРОЯЩИЙ ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ Стихи Ю. Левитанского Он лежит на траве под сосной на поляне лесной и, прищурив глаза, неотрывно глядит в небеса -- не мешайте ему, он занят: он строит, он строит воздушные замки. Галереи и арки, балконы и башни, плафоны, пилястры, колонны, пилоны, рококо и барокко, ампир и черты современного стиля, и при всём -- совершенство пропорций, изящество линий -- и какое богатство фантазии, выдумки, вкуса! На лугу, на речном берегу, при луне, в тишине, на душистой копне он лежит на спине и, прищурив глаза, неотрывно глядит в небеса -- не мешайте ему, он занят, он строит, он строит воздушные замки, он весь в небесах, в облаках, в синеве, ещё масса идей у него в голове, конструктивных решений и планов, он уже целый город воздвигнуть готов, даже сто городов -- заходите, когда захотите, берите, живите! Он лежит на спине, на дощатом своем топчане, и во сне, закрывая глаза, всё равно продолжает глядеть в небеса потому что не может не строить своих фантастических зданий. Жаль, конечно, что жить в этих зданьях, увы, невозможно -- и ни мне, и ни вам, ни ему самому, никому, никому. Ну, а всё же, а всё же, я думаю, нам не хватало бы в жизни чего-то и было бы нам неуютней на свете, если б не эти невидимые сооруженья из податливой глины воображенья, из железобетонных конструкций энтузиазма, из огнем обожжёных кирпичиков бескорыстья и песка, золотого песка простодушья, -- когда бы не он, человек, строящий воздушные замки.